Все мы видели их — смешные, нелепые, страшненькие дома из нулевых и девяностых. Вроде бы постмодернизм (здесь и цитаты из исторических стилей, и нарочитое сочетание несочетаемого), но с характерным постсоветским душком. Помещать ТЦ «Кольцо» в Казани (на фото ниже) в одну корзину с Бофиллом и Вентури кажется странным. Такие здания мы привыкли не замечать, воспринимая сугубо утилитарно, или стараться не замечать, или все-таки смотреть — и не находить цензурных слов. Но осенью 2019-го года слово нашлось.
ТРИ НЕУКЛЮЖИХ ДОМИКА ПЕТЕРБУРГА, ПРО КОТОРЫЕ ЕСТЬ ЧТО СКАЗАТЬ
Если и выделять что-то, что объединяет их внешний облик, то это качество материалов и строительных работ. Это часто очень хрупкая, недолговечная архитектура, невписывающаяся в конвенциональные представления о прекрасном. Потому у многих современных архитекторов, урбанистов, чиновников и градозащитников чешутся руки избавить города от этой безвкусицы, к тому же ее так легко сломать. Капром уже понес первые потери, и это не торговые точки у павильонов метро обеих столиц, но настоящая жемчужина — недостроенная гостиница «Северная корона» на Петроградке, снесенная в 2018 году;(на фото то, что от нее осталось, прямо сейчас доламывают и это).
Канал «Клизма романтизма» возник во многом как реакция на эти события. Общий пафос канала — архитектура не обязана быть красивой. «Капром» пересмеивает совмод (советский модернизм), который краеведы, журналисты и блогеры учились любить, ценить и понимать последнее десятилетие (что не помешало снести СКК в Петербурге и СК «Олимпийский» в Москве). Но популяризаторы совмода стремились разглядеть в «серых бетонных коробках»модернистскую аскетическую красоту. Здесь же мы ищем красоту не только и не столько в самих домах, но в историях, которые они рассказывают. Капром — не стиль, а способ жизни, о котором уже можно говорить в прошедшем времени.
Канал «Клизма романтизма» возник во многом как реакция на эти события. Общий пафос канала — архитектура не обязана быть красивой. «Капром» пересмеивает совмод (советский модернизм), который краеведы, журналисты и блогеры учились любить, ценить и понимать последнее десятилетие (что не помешало снести СКК в Петербурге и СК «Олимпийский» в Москве). Но популяризаторы совмода стремились разглядеть в «серых бетонных коробках»модернистскую аскетическую красоту. Здесь же мы ищем красоту не только и не столько в самих домах, но в историях, которые они рассказывают. Капром — не стиль, а способ жизни, о котором уже можно говорить в прошедшем времени.
Семенов проводит параллели между капромом и дрэг-квин практиками, которые эпатируют нормативность через присвоение безвкусицы. Тезис провокационный, но дающий продуктивную перспективу: в капроме действительно есть мотив освобождения. Изможденные советскими проектными институтами архитекторы капрома на бандитские деньги наконец рисовали то, что хотели, и строили так, как могли. Капром — не апология капитализма, а отвоевывание в нем места для высказывания. Наивного, смешного, но высказывания. Если уместно говорить о квир-архитектуре (нет, неуместно), то это она. Такое было возможно только тогда, в историческом зазоре на сломе иерархий, когда старая норма распалась вместе с Союзом, а новая еще не появилась.
Именно так и следует подступаться к капрому: не как к стилю, но как к эпохе. Для эпохи, точнее для духа эстетики новой буржуазии, которая и была заказчиком этой архитектуры, характерны следующие черты:
1. капитализм, желание утверждать и демонстрировать вновь обретенный статус;
2. романтизм, стремление дотянуться через советское до имперского, восстановить правильный ход истории, как его понимали романтики;
3. и в наложении одного и другого — нацеленность на «нормальность», укоренение и встраивание, ценностная ориентация на европеизацию.
В Петербурге значительный пласт капромантических памятников удобно кучкуется на Петроградской стороне. Миф о Петроградке как о статусном районе новой буржуазии оказался благодатной почвой для произрастания удивительнейших зданий. Три дома, о которых речь пойдет ниже, складываются в короткий прогулочный маршрут. Читателю придется постараться, чтобы пройти его, не встретив других памятников эпохи, но эти открытия ему_ей будет интереснее сделать самому.
Именно так и следует подступаться к капрому: не как к стилю, но как к эпохе. Для эпохи, точнее для духа эстетики новой буржуазии, которая и была заказчиком этой архитектуры, характерны следующие черты:
1. капитализм, желание утверждать и демонстрировать вновь обретенный статус;
2. романтизм, стремление дотянуться через советское до имперского, восстановить правильный ход истории, как его понимали романтики;
3. и в наложении одного и другого — нацеленность на «нормальность», укоренение и встраивание, ценностная ориентация на европеизацию.
В Петербурге значительный пласт капромантических памятников удобно кучкуется на Петроградской стороне. Миф о Петроградке как о статусном районе новой буржуазии оказался благодатной почвой для произрастания удивительнейших зданий. Три дома, о которых речь пойдет ниже, складываются в короткий прогулочный маршрут. Читателю придется постараться, чтобы пройти его, не встретив других памятников эпохи, но эти открытия ему_ей будет интереснее сделать самому.
Термин «капиталистический романтизм» придумал архитектор Даниил Веретенников. Он, искусствовед Александр Семенов и урбанист Гавриил Малышев занимаются популяризацией капрома в телеграм-канале «Клизма романтизма».
Капромом они называют период в отечественной истории архитектуры, условно отсчитываемый с 1989-го (когда архитекторам разрешили вести предпринимательскую деятельность) по 2008-й год (мировой финансовый кризис).
Капром характеризуется не перечнем формальных черт, но совокупностью противонаправленных трендов: это и контекстуальность, и историзм, и идеализация дореволюционного прошлого, и, напротив, западнический футуризм, тоска по небесной линии американского даунтауна. И стеклянные БЦ, и пафосные ЖК с портиками — все это капром.
Капром характеризуется не перечнем формальных черт, но совокупностью противонаправленных трендов: это и контекстуальность, и историзм, и идеализация дореволюционного прошлого, и, напротив, западнический футуризм, тоска по небесной линии американского даунтауна. И стеклянные БЦ, и пафосные ЖК с портиками — все это капром.
Основание статуса капром отыскивает в истории
Это здание ясно высказывается о статусе своих жильцов. Еще яснее высказывание звучало в 2002-м, когда его построили. Зеркальное остекление, керамогранит, подземный паркинг, Петроградка. Но язык статуса в начале нулевых — это язык историзма. В формах, отсылающих к архитектуре излета имперской России, новая буржуазия как бы отыскивает у себя дореволюционную родословную. Идеологическое оправдание своего экономического положения новый класс находит в восстановлении естественного хода событий, прерванного революцией. Поэтому жилье новой элиты (и, как здесь, нового среднего класса, на элиту ориентирующегося) в раннем капроме почти всегда имеет дело с историей. И делая это, капром попутно залечивает раны двадцатого века.
Это здание ясно высказывается о статусе своих жильцов. Еще яснее высказывание звучало в 2002-м, когда его построили. Зеркальное остекление, керамогранит, подземный паркинг, Петроградка. Но язык статуса в начале нулевых — это язык историзма. В формах, отсылающих к архитектуре излета имперской России, новая буржуазия как бы отыскивает у себя дореволюционную родословную. Идеологическое оправдание своего экономического положения новый класс находит в восстановлении естественного хода событий, прерванного революцией. Поэтому жилье новой элиты (и, как здесь, нового среднего класса, на элиту ориентирующегося) в раннем капроме почти всегда имеет дело с историей. И делая это, капром попутно залечивает раны двадцатого века.
1. Левашовский пр. 2
Архитектурная мастерская Мельниченко А.В.
2002
Архитектурная мастерская Мельниченко А.В.
2002
В тридцатые годы Левашовский проспект прорубили до Каменноостровского. После войны этот отрезок был застроен помпезными сталинскими домами. До нулевых годов фронт застройки формировали эти сталинки, под странными углами подпираемые брандмауэрами доходных домов, которые не стали сносить. Старые и новые дома не признавали друг друга. Улицы, разрезанные проспектом, оставались разорванными, да и сам проспект не получался: ни красной линии, ни даже адресов (чтобы не двигать нумерацию всего проспекта, сталинкам дали номера по примыкающим улицам).
Капром первый встал на углу нового проспекта и старой улицы, примирил их и увязал характерной башенкой. И он же первый получил номер по этой прорубленной части проспекта. И для пущей преемственности: первый проект дома принадлежит Френкелю, который еще при Сталине застраивал неоклассикой Петроградку.
Брандмауэр
глухая или почти глухая огнеупорная торцевая стена, разделяющая смежные здания в противопожарных целях.
Капром контекстуален, иногда до неприличия.
Не всякий, проходя мимо, признает в голубом красавце слева капром. Очень уж он хочет показаться капитально отремонтированным модерновым доходным домом. Неудивительно, что консервативная питерская публика в лицедвижения «Живой город» в свое время выбрала этот дом лучшим современным зданием.
Не всякий, проходя мимо, признает в голубом красавце слева капром. Очень уж он хочет показаться капитально отремонтированным модерновым доходным домом. Неудивительно, что консервативная питерская публика в лицедвижения «Живой город» в свое время выбрала этот дом лучшим современным зданием.
2. Подрезова ул. 18
ЖК «Северный модерн на Петроградской»
Евгений Подгорнов
2001
ЖК «Северный модерн на Петроградской»
Евгений Подгорнов
2001
Вообще капром глубоко озабочен контекстом, если этот контекст исторический (по вышеозначенным причинам). Но здесь мы видим предел мимикрии, вплоть до прямого копирования. Во фронтоне капромантичного домика (слева) цитируется остроконечная входная группа модернового соседа (справа). Почти буквально повторяются форма и ритм окон. Новый домик крадет у старого даже полукруглый эркер, завершающийся балконом.
На Подрезовой улице мы видим то же стремление дотянуться через двадцатый век в мифологизированное прошлое, что и на Левашовском, но доведенное до своего предела. Капром не просто вдохновляется эпохой, — он, в меру возможностей застройщика и вкуса заказчика, стремится ее вернуть, продлить и повторить. И иногда у него это получается.
Почему капром «капиталистический», уже хорошо было видно в прошлом домике. Этот дом отвечает на вопрос, почему именно «романтизм». И он же показывает, что эпоха не отличает одного от другого: псевдомодерн, мимикрия под главный стиль серебряного века — это и стратегия легитимации статуса, и работа с историей, в которой этот статус отыскивается.
На Подрезовой улице мы видим то же стремление дотянуться через двадцатый век в мифологизированное прошлое, что и на Левашовском, но доведенное до своего предела. Капром не просто вдохновляется эпохой, — он, в меру возможностей застройщика и вкуса заказчика, стремится ее вернуть, продлить и повторить. И иногда у него это получается.
Почему капром «капиталистический», уже хорошо было видно в прошлом домике. Этот дом отвечает на вопрос, почему именно «романтизм». И он же показывает, что эпоха не отличает одного от другого: псевдомодерн, мимикрия под главный стиль серебряного века — это и стратегия легитимации статуса, и работа с историей, в которой этот статус отыскивается.
Капром контекстуален, иногда до неприличия.
2. Подрезова ул. 18
ЖК «Северный модерн на Петроградской»
Евгений Подгорнов
2001
ЖК «Северный модерн на Петроградской»
Евгений Подгорнов
2001
Не всякий, проходя мимо, признает в голубом красавце слева капром. Очень уж он хочет показаться капитально отремонтированным модерновым доходным домом. Неудивительно, что консервативная питерская публика в лицедвижения «Живой город» в свое время выбрала этот дом лучшим современным зданием.
Вообще капром глубоко озабочен контекстом, если этот контекст исторический (по вышеозначенным причинам). Но здесь мы видим предел мимикрии, вплоть до прямого копирования. Во фронтоне капромантичного домика (слева) цитируется остроконечная входная группа модернового соседа (справа). Почти буквально повторяются форма и ритм окон. Новый домик крадет у старого даже полукруглый эркер, завершающийся балконом.
На Подрезовой улице мы видим то же стремление дотянуться через двадцатый век в мифологизированное прошлое, что и на Левашовском, но доведенное до своего предела. Капром не просто вдохновляется эпохой, — он, в меру возможностей застройщика и вкуса заказчика, стремится ее вернуть, продлить и повторить. И иногда у него это получается.
Почему капром «капиталистический», уже хорошо было видно в прошлом домике. Этот дом отвечает на вопрос, почему именно «романтизм». И он же показывает, что эпоха не отличает одного от другого: псевдомодерн, мимикрия под главный стиль серебряного века — это и стратегия легитимации статуса, и работа с историей, в которой этот статус отыскивается.
Вообще капром глубоко озабочен контекстом, если этот контекст исторический (по вышеозначенным причинам). Но здесь мы видим предел мимикрии, вплоть до прямого копирования. Во фронтоне капромантичного домика (слева) цитируется остроконечная входная группа модернового соседа (справа). Почти буквально повторяются форма и ритм окон. Новый домик крадет у старого даже полукруглый эркер, завершающийся балконом.
На Подрезовой улице мы видим то же стремление дотянуться через двадцатый век в мифологизированное прошлое, что и на Левашовском, но доведенное до своего предела. Капром не просто вдохновляется эпохой, — он, в меру возможностей застройщика и вкуса заказчика, стремится ее вернуть, продлить и повторить. И иногда у него это получается.
Почему капром «капиталистический», уже хорошо было видно в прошлом домике. Этот дом отвечает на вопрос, почему именно «романтизм». И он же показывает, что эпоха не отличает одного от другого: псевдомодерн, мимикрия под главный стиль серебряного века — это и стратегия легитимации статуса, и работа с историей, в которой этот статус отыскивается.
Прошлое, которым озабочен капром, — это европейское прошлое.
Самый некрасивый, безвкусный и — не вопреки, а благодаря этому — самый впечатляющий домик в этом списке. Проект изначально разрабатывался небезызвестной Студией 44 (авторы, например, реконструкции Главного штаба). Но после вмешательства в проект заказчика, Явейн от авторства отказался.
Самый некрасивый, безвкусный и — не вопреки, а благодаря этому — самый впечатляющий домик в этом списке. Проект изначально разрабатывался небезызвестной Студией 44 (авторы, например, реконструкции Главного штаба). Но после вмешательства в проект заказчика, Явейн от авторства отказался.
3. Малый проспект П.С. 37
ТК EVROPA
Студия 44 (от авторства отказались)
2007-... (строительство не закончено)
ТК EVROPA
Студия 44 (от авторства отказались)
2007-... (строительство не закончено)
Уже в самом названии ТК отражен третий мотив капрома — тоска по Европе. Запрос на нормализацию, признание и встраивание капром реализовывал уже известным нам способом — творческим цитированием на языке сплошного остекления и керамогранита.
ТК — долгострой, его не могут сдать вот уже 14 лет. Строительство, начавшееся в 2007 году, прервал на финальной стадии кризис 2008-го, который создатели термина считают годом смерти капрома. Зеркальное остекление четвертинки Колизея украшено аллегориями европейских столиц. Позапрошлым летом над надписью ROMA появился Октавиан Август с лицом Путина. Бронзовый Путин венчает невозможную метафоричность происходящего. Дом-ровесник Мюнхенской речи Путина играет на солнце позолотой букв EVROPA и стоит памятником самому себе, своей незавершенности. И памятником эпохе — ее вечной недостроенности, вечному становлению уже устаревшего и постоянно отодвигаемой дате конца.
Осваивая прошлое, капром дает новую оптику на современность.
У большинства краеведов и урбанистов до сих пор принято шарахаться от капрома. Но отворачиваясь от вызывающей несовременности и неуместности здания, мы парадоксально современность упускаем. Эпоха всерьез осмысляется как эпоха, когда она заканчивается. И характеризует ее чаще всего отношение к предыдущей. Мода на историю тоже устаревает, и ничто так красноречиво не указывает на современность, как то, чего она чурается в своем недавнем прошлом.
Капром бежал от сухого, забронзовевшего советского модернизма в Россию, которую мы потеряли, или в светлое европейское будущее. То, что пришло на смену капрому, бежит от безалаберности и вопиющего неравенства девяностых и безвкусицы сытых нулевых. Бежит в нарочито скромный неомодернизм. Прячет все неуклюжее и неказистое за гладеньким вентфасадом.
То, что кажется нам пошлым и смешным, те слова, которыми мы ругаем позапрошлое десятилетие, ближе всего оказывается к нашей боли, нашей травме. Понять капром — значит понять эпоху, которая никак не хочет закончиться; значит понять, откуда мы, когда мы.
Захар Лисицын
ТК — долгострой, его не могут сдать вот уже 14 лет. Строительство, начавшееся в 2007 году, прервал на финальной стадии кризис 2008-го, который создатели термина считают годом смерти капрома. Зеркальное остекление четвертинки Колизея украшено аллегориями европейских столиц. Позапрошлым летом над надписью ROMA появился Октавиан Август с лицом Путина. Бронзовый Путин венчает невозможную метафоричность происходящего. Дом-ровесник Мюнхенской речи Путина играет на солнце позолотой букв EVROPA и стоит памятником самому себе, своей незавершенности. И памятником эпохе — ее вечной недостроенности, вечному становлению уже устаревшего и постоянно отодвигаемой дате конца.
Осваивая прошлое, капром дает новую оптику на современность.
У большинства краеведов и урбанистов до сих пор принято шарахаться от капрома. Но отворачиваясь от вызывающей несовременности и неуместности здания, мы парадоксально современность упускаем. Эпоха всерьез осмысляется как эпоха, когда она заканчивается. И характеризует ее чаще всего отношение к предыдущей. Мода на историю тоже устаревает, и ничто так красноречиво не указывает на современность, как то, чего она чурается в своем недавнем прошлом.
Капром бежал от сухого, забронзовевшего советского модернизма в Россию, которую мы потеряли, или в светлое европейское будущее. То, что пришло на смену капрому, бежит от безалаберности и вопиющего неравенства девяностых и безвкусицы сытых нулевых. Бежит в нарочито скромный неомодернизм. Прячет все неуклюжее и неказистое за гладеньким вентфасадом.
То, что кажется нам пошлым и смешным, те слова, которыми мы ругаем позапрошлое десятилетие, ближе всего оказывается к нашей боли, нашей травме. Понять капром — значит понять эпоху, которая никак не хочет закончиться; значит понять, откуда мы, когда мы.
Захар Лисицын
Прошлое, которым озабочен капром, — это европейское прошлое.
3. Малый проспект П.С. 37
ТК EVROPA
Студия 44 (от авторства отказались)
2007-... (строительство не закончено)
ТК EVROPA
Студия 44 (от авторства отказались)
2007-... (строительство не закончено)
Самый некрасивый, безвкусный и — не вопреки, а благодаря этому — самый впечатляющий домик в этом списке. Проект изначально разрабатывался небезызвестной Студией 44 (авторы, например, реконструкции Главного штаба). Но после вмешательства в проект заказчика, Явейн от авторства отказался.
Уже в самом названии ТК отражен третий мотив капрома — тоска по Европе. Запрос на нормализацию, признание и встраивание капром реализовывал уже известным нам способом — творческим цитированием на языке сплошного остекления и керамогранита.
ТК — долгострой, его не могут сдать вот уже 14 лет. Строительство, начавшееся в 2007 году, прервал на финальной стадии кризис 2008-го, который создатели термина считают годом смерти капрома. Зеркальное остекление четвертинки Колизея украшено аллегориями европейских столиц. Позапрошлым летом над надписью ROMA появился Октавиан Август с лицом Путина. Бронзовый Путин венчает невозможную метафоричность происходящего. Дом-ровесник Мюнхенской речи Путина играет на солнце позолотой букв EVROPA и стоит памятником самому себе, своей незавершенности. И памятником эпохе — ее вечной недостроенности, вечному становлению уже устаревшего и постоянно отодвигаемой дате конца.
Осваивая прошлое, капром дает новую оптику на современность.
У большинства краеведов и урбанистов до сих пор принято шарахаться от капрома. Но отворачиваясь от вызывающей несовременности и неуместности здания, мы парадоксально современность упускаем. Эпоха всерьез осмысляется как эпоха, когда она заканчивается. И характеризует ее чаще всего отношение к предыдущей. Мода на историю тоже устаревает, и ничто так красноречиво не указывает на современность, как то, чего она чурается в своем недавнем прошлом.
Капром бежал от сухого, забронзовевшего советского модернизма в Россию, которую мы потеряли, или в светлое европейское будущее. То, что пришло на смену капрому, бежит от безалаберности и вопиющего неравенства девяностых и безвкусицы сытых нулевых. Бежит в нарочито скромный неомодернизм. Прячет все неуклюжее и неказистое за гладеньким вентфасадом.
То, что кажется нам пошлым и смешным, те слова, которыми мы ругаем позапрошлое десятилетие, ближе всего оказывается к нашей боли, нашей травме. Понять капром — значит понять эпоху, которая никак не хочет закончиться; значит понять, откуда мы, когда мы.
Захар Лисицын
Уже в самом названии ТК отражен третий мотив капрома — тоска по Европе. Запрос на нормализацию, признание и встраивание капром реализовывал уже известным нам способом — творческим цитированием на языке сплошного остекления и керамогранита.
ТК — долгострой, его не могут сдать вот уже 14 лет. Строительство, начавшееся в 2007 году, прервал на финальной стадии кризис 2008-го, который создатели термина считают годом смерти капрома. Зеркальное остекление четвертинки Колизея украшено аллегориями европейских столиц. Позапрошлым летом над надписью ROMA появился Октавиан Август с лицом Путина. Бронзовый Путин венчает невозможную метафоричность происходящего. Дом-ровесник Мюнхенской речи Путина играет на солнце позолотой букв EVROPA и стоит памятником самому себе, своей незавершенности. И памятником эпохе — ее вечной недостроенности, вечному становлению уже устаревшего и постоянно отодвигаемой дате конца.
Осваивая прошлое, капром дает новую оптику на современность.
У большинства краеведов и урбанистов до сих пор принято шарахаться от капрома. Но отворачиваясь от вызывающей несовременности и неуместности здания, мы парадоксально современность упускаем. Эпоха всерьез осмысляется как эпоха, когда она заканчивается. И характеризует ее чаще всего отношение к предыдущей. Мода на историю тоже устаревает, и ничто так красноречиво не указывает на современность, как то, чего она чурается в своем недавнем прошлом.
Капром бежал от сухого, забронзовевшего советского модернизма в Россию, которую мы потеряли, или в светлое европейское будущее. То, что пришло на смену капрому, бежит от безалаберности и вопиющего неравенства девяностых и безвкусицы сытых нулевых. Бежит в нарочито скромный неомодернизм. Прячет все неуклюжее и неказистое за гладеньким вентфасадом.
То, что кажется нам пошлым и смешным, те слова, которыми мы ругаем позапрошлое десятилетие, ближе всего оказывается к нашей боли, нашей травме. Понять капром — значит понять эпоху, которая никак не хочет закончиться; значит понять, откуда мы, когда мы.
Захар Лисицын
Вентфасад (вентилируемые фасад)
простой, быстрый и дешёвый тип облицовки здания. Представляет собой панели, которые крепятся на металлический каркас. Особенно широко используется быстровозводимых построек (заправок, ларьков), но также и для жилых/общественных зданий. Часто применяется при капитальном ремонте советских зданий. Городской аналог сайдинга.
