Во время этого модного месяца произошло два идеально рифмующихся между собою события: Кристиан Лакруа вернулся в большую моду, а Демна Гвасалия ушел из Vetements.
И сейчас мы обсудим и то, и другое детально.
Лучшим показом всех четырех недель моды сезона весна-лето 2020 стал Дрис Ван Нотен, представивший в Париже виртуозно пошитые платья, юбки и плащи глубоких и ясных оттенков, отсылающие одновременно к 90-м, Новым Романтикам и так любимой им ориентальной и природной тематике. При этом, даже несмотря на считываемые аллюзии, эта коллекция абсолютно самодостаточна и не несет в себе ни грамма постмодернистской иронии, свойственной в последние пять лет флагманским модным домам. И самое главное, что она делает то, что современная мода теперь делает очень редко — а именно, украшает ту или того, кто ее носит.
Для совместной работы над ней Ван Нотен пригласил Кристиана Лакруа — живого классика, исчезнувшего из модного мира одиннадцать лет назад после банкротства собственного модного дома.
В манифесте коллекции Ван Нотен, помимо восхищения талантом Лакруа, говорит о том, что в своей работе он вдохновлялся «максимализмом парижской сцены высокой моды 80-х и 90-х, когда прихоть выражалась через серьезное мастерство и яркое видение» — и именно этот момент является ключевым.
Слово «максимализм» используется здесь в его глубоком значении принципиальности по отношению к своему делу и неготовности идти в нем на компромиссы.
Для сравнения, в манифесте Гуччи стояла довольно известная цитата Мишеля Фуко, где тот сравнивает социум со смирительной рубашкой.
В последние годы, когда фэшн-индустрия базируется на перепридумывании социальных концепций и околофилософской рефлексии культурных ходов, использовать в манифесте слово «крой» — шаг, как минимум, дерзкий (а как максимум — почти революционный).
Главная ирония сегодняшнего состояния моды заключается в том, что настоящими революционерами становятся дизайнеры условной старой школы — в первую очередь потому, что они умеют — и хорошо! — шить одежду.
Здесь важен даже не сколько тот факт, что Ван Нотен отшил сильную коллекцию — в конце концов, он действительно один из самых ярких дизайнеров современности — а то, что он позвал для работы над ней Лакруа.
И вот это — событие уже тектонического масштаба.
В свое время Лакруа с его театральными, мастерски выполненными фантазийными нарядами изменил модную индустрию — и этот показ, где в конце он выходит на поклон с одним из важнейших представителей бельгийской школы деконструктивизма — это не только его собственное возвращение в высокую моду, но и, возможно, возвращение высокой моды вообще.
Второе событие — уход Демны Гвасалии из Vetements — уже сложно воспринимать в отрыве от первого.
Демна — главный апологет мета-постмодернисткого подхода к моде, полностью изменивший лицо модной индустрии за каких-то пять лет: сначала создав собственный бренд Vetements, в концепции которого развил почерпнутые во время работы в Maison Margiela идеи деконструкции кроя до качественного нового уровня, а после дав новую, крайне успешную, жизнь классическому модному дому Balenciaga, находясь на посту его креативного директора.
Именно благодаря Демне появилось направление ugly fashion, само название которого говорит о том, что мода перестает иметь нечто общее с визуальной красотой и сосредотачивается исключительно на мета-постмодернистском переосмыслении социальных процессов и конструктов. Этот подход превратил Vetements в модный дом, задающий повестку всей индустрии в целом.
Однако спустя пять лет оказалось, что эта повестка не настолько сильна, как виделось вначале. Потому что в отсутствие того, что составляет саму суть профессии и моды как искусства — а именно, создания новых смыслов за счет эстетических решений — в отсутствие подлинного новаторства индустрия начинает пожирать сама себя из-за того, что зацикливается на самоцитировании и метаиронии.
С этой точки зрения, в уходе Демны со своего поста и в возвращении в игру Лакруа сложно не увидеть символ смены эпох.
Так ли это на самом деле, станет ясно уже в ближайшее время.
Екатерина Горина
И сейчас мы обсудим и то, и другое детально.
Лучшим показом всех четырех недель моды сезона весна-лето 2020 стал Дрис Ван Нотен, представивший в Париже виртуозно пошитые платья, юбки и плащи глубоких и ясных оттенков, отсылающие одновременно к 90-м, Новым Романтикам и так любимой им ориентальной и природной тематике. При этом, даже несмотря на считываемые аллюзии, эта коллекция абсолютно самодостаточна и не несет в себе ни грамма постмодернистской иронии, свойственной в последние пять лет флагманским модным домам. И самое главное, что она делает то, что современная мода теперь делает очень редко — а именно, украшает ту или того, кто ее носит.
Для совместной работы над ней Ван Нотен пригласил Кристиана Лакруа — живого классика, исчезнувшего из модного мира одиннадцать лет назад после банкротства собственного модного дома.
В манифесте коллекции Ван Нотен, помимо восхищения талантом Лакруа, говорит о том, что в своей работе он вдохновлялся «максимализмом парижской сцены высокой моды 80-х и 90-х, когда прихоть выражалась через серьезное мастерство и яркое видение» — и именно этот момент является ключевым.
Слово «максимализм» используется здесь в его глубоком значении принципиальности по отношению к своему делу и неготовности идти в нем на компромиссы.
Для сравнения, в манифесте Гуччи стояла довольно известная цитата Мишеля Фуко, где тот сравнивает социум со смирительной рубашкой.
В последние годы, когда фэшн-индустрия базируется на перепридумывании социальных концепций и околофилософской рефлексии культурных ходов, использовать в манифесте слово «крой» — шаг, как минимум, дерзкий (а как максимум — почти революционный).
Главная ирония сегодняшнего состояния моды заключается в том, что настоящими революционерами становятся дизайнеры условной старой школы — в первую очередь потому, что они умеют — и хорошо! — шить одежду.
Здесь важен даже не сколько тот факт, что Ван Нотен отшил сильную коллекцию — в конце концов, он действительно один из самых ярких дизайнеров современности — а то, что он позвал для работы над ней Лакруа.
И вот это — событие уже тектонического масштаба.
В свое время Лакруа с его театральными, мастерски выполненными фантазийными нарядами изменил модную индустрию — и этот показ, где в конце он выходит на поклон с одним из важнейших представителей бельгийской школы деконструктивизма — это не только его собственное возвращение в высокую моду, но и, возможно, возвращение высокой моды вообще.
Второе событие — уход Демны Гвасалии из Vetements — уже сложно воспринимать в отрыве от первого.
Демна — главный апологет мета-постмодернисткого подхода к моде, полностью изменивший лицо модной индустрии за каких-то пять лет: сначала создав собственный бренд Vetements, в концепции которого развил почерпнутые во время работы в Maison Margiela идеи деконструкции кроя до качественного нового уровня, а после дав новую, крайне успешную, жизнь классическому модному дому Balenciaga, находясь на посту его креативного директора.
Именно благодаря Демне появилось направление ugly fashion, само название которого говорит о том, что мода перестает иметь нечто общее с визуальной красотой и сосредотачивается исключительно на мета-постмодернистском переосмыслении социальных процессов и конструктов. Этот подход превратил Vetements в модный дом, задающий повестку всей индустрии в целом.
Однако спустя пять лет оказалось, что эта повестка не настолько сильна, как виделось вначале. Потому что в отсутствие того, что составляет саму суть профессии и моды как искусства — а именно, создания новых смыслов за счет эстетических решений — в отсутствие подлинного новаторства индустрия начинает пожирать сама себя из-за того, что зацикливается на самоцитировании и метаиронии.
С этой точки зрения, в уходе Демны со своего поста и в возвращении в игру Лакруа сложно не увидеть символ смены эпох.
Так ли это на самом деле, станет ясно уже в ближайшее время.
Екатерина Горина
Пережив эпоху Balenciaga Triple S в прошлых сезонах, я была уверена в том, что отныне вряд ли что-то сможет по-настоящему вывести меня из равновесия, и вот — здравствуйте.
Есть у меня подозрение, что в этом сезоне Bottega Veneta решили устроить аттракцион невиданной щедрости и раздать всяким инстаграм-инфлюенсерам и прочим селебретис два вагона своих сумок, в ином случае я просто не знаю, как объяснить это массовое помешательство. Причем модели для бартера бренд выбрал самые уродливые — Cassete bag и, прости господи, The Pouch, что объяснимо — ведь всю остальную линейку люди, обладающие чувством стиля, и так будут покупать. И если на Cassete bag еще можно закрыть глаза — ну, поганенько, конечно, но спасибо, что не Jacquemus, то в случае с The Pouch где-то на переходе от Лондона к Милану была моя остановочка.
Концепция «street style» вообще с каждым годом огорчает меня все больше. В Нью-Йорке, например, в этом сезоне решили не заморачиваться вовсе — наискучнейшие брючные костюмы (обязательно с босоножками или ковбойскими сапогами, другой обуви человечество пока не придумало), все возможные оттенки бежа, а кто-то вообще решил не обновлять гардероб с Coachella.
Гран-при моих личных симпатий достается, несомненно, Лондону. Здесь я вижу людей, демонстрирующих свой собственный уличный стиль, не пытающихся привлечь внимание, нарядившись с ног до головы в Fendi. Это одежда, делающая людей красивыми настолько, что прохожие оборачиваются. Конечно, офисных костюмов тут тоже много, но лондонцы хотя бы умеют подбирать фасон брюк.
Милан и Париж, Пупа и Лупа. Это больше, чем просто скучно — это тупо, в чем и состоит моя главная претензия к нынешнему стрит стайлу как к явлению.
В моем представлении уличный стиль — это то, что должно контрастировать с той модой, которую диктует нам подиум. Анималистичный принт, пиджаки, кожаные плащи, ботфорты с широким голенищем, лейблы — я видела все это на показах год назад, зачем мне видеть это еще раз? Для меня уличный стиль — это не Gucci и «Топ 10 модных сумок на осень». Это DIY, это секонд, это переосмысление модных тенденций, воплощение собственной индивидуальности.
Маша Вальмус
Есть у меня подозрение, что в этом сезоне Bottega Veneta решили устроить аттракцион невиданной щедрости и раздать всяким инстаграм-инфлюенсерам и прочим селебретис два вагона своих сумок, в ином случае я просто не знаю, как объяснить это массовое помешательство. Причем модели для бартера бренд выбрал самые уродливые — Cassete bag и, прости господи, The Pouch, что объяснимо — ведь всю остальную линейку люди, обладающие чувством стиля, и так будут покупать. И если на Cassete bag еще можно закрыть глаза — ну, поганенько, конечно, но спасибо, что не Jacquemus, то в случае с The Pouch где-то на переходе от Лондона к Милану была моя остановочка.
Концепция «street style» вообще с каждым годом огорчает меня все больше. В Нью-Йорке, например, в этом сезоне решили не заморачиваться вовсе — наискучнейшие брючные костюмы (обязательно с босоножками или ковбойскими сапогами, другой обуви человечество пока не придумало), все возможные оттенки бежа, а кто-то вообще решил не обновлять гардероб с Coachella.
Гран-при моих личных симпатий достается, несомненно, Лондону. Здесь я вижу людей, демонстрирующих свой собственный уличный стиль, не пытающихся привлечь внимание, нарядившись с ног до головы в Fendi. Это одежда, делающая людей красивыми настолько, что прохожие оборачиваются. Конечно, офисных костюмов тут тоже много, но лондонцы хотя бы умеют подбирать фасон брюк.
Милан и Париж, Пупа и Лупа. Это больше, чем просто скучно — это тупо, в чем и состоит моя главная претензия к нынешнему стрит стайлу как к явлению.
В моем представлении уличный стиль — это то, что должно контрастировать с той модой, которую диктует нам подиум. Анималистичный принт, пиджаки, кожаные плащи, ботфорты с широким голенищем, лейблы — я видела все это на показах год назад, зачем мне видеть это еще раз? Для меня уличный стиль — это не Gucci и «Топ 10 модных сумок на осень». Это DIY, это секонд, это переосмысление модных тенденций, воплощение собственной индивидуальности.
Маша Вальмус
