БОКС > ПОЭЗИЯ
Бокс лучше поэзии. Стоит начать с того, что они очень похожи. Многие явления здесь представлены в одних и тех же пропорциях: индивидуальный авторский стиль, взаимодействие субъектов, создание определенной системы с тем, чтобы ее потом нарушить, а, нарушив, — ошеломить.
Если сказать, что цель поэзии — вызвать потрясение, катарсис, — так ведь и нет потрясения сильнее, чем нокаут. Оба совмещают в себе большое искусство, но служат развлечению толпы. Оба имеют тенденцию к большей свободе или зависимости от существующей нормы, содержат установку на взаимодействие в двойной системе (поэт-читатель или боец-боец), а также имеют измерение для единоличного созидания.
Но одно бьет другое, и разделить любовь к боксу с другими людьми гораздо легче, чем разделить с ними любовь к поэзии. Вполне естественно собрать в одном помещении два десятка боксеров. Сделать так с поэтами — безумие.
Как это ни странно, поэзия ничуть не меньше стремится к построению пирамидальных иерархий, но, не имея ясных критериев для этого, терпит неудачу при первых же попытках, которые делаются нервными и болезненными, при этом не прекращаясь.
А стремление к иерархичности в боксе, как и любом виде спорта, ведет к совершенствованию каждого человека, который к нему причастен. Да, в конечном счете то же самое будет достигнуто посредством совершенствования поэтического языка. Но если говорить о чувствах, которые человек испытает в процессе работы, то это неясность своего места в поэзии для автора и неуверенность в адекватности собственного восприятия у читателя. Современное положение дел — хорошая тому иллюстрация.
Я уже сказал, что оба явления существуют в одномерном пространстве с установкой на двухмерное. Когда боксер тренируется перед поединком и когда человек создает стихотворение с тем, чтобы его прочитали, оба они стремятся в двухмерное пространство, где у одного будет противник, а у второго собеседник. Но слабости и ошибки в боксе поверяются сразу же и доходчивее. Перенесем Кафку с его неуверенностью в ценности собственного творчества в измерение бокса — и вместо его писем получим несколько тел. Перенесем туда чувства юного Набокова, у которого провалился первый сборник стихов — и на выходе будет уже разбитый нос и понимание, как стать лучше, вместо обиды и сомнений в ценности того, что делал с большой отдачей и любовью.
Поэзия теряет весь свой смысл со знаком плюс на наивном и посредственном уровне. Мы легко можем увидеть это в отношении каждого, кто поднялся или думает, что поднялся, над этими уровнями. Я видел отзывы главного редактора одного журнала поэзии на, по большей части, откровенно дилетантские, претенциозные и слабые стихи. И мне было стыдно, потому что я не могу представить себе мастера спорта, который скажет новичку, что бокс – не его и лучше бы ему заняться чем-нибудь другим.
К большому сожалению, люди, которые любят бокс, гораздо чаще заботятся о том, чтобы его полюбили другие. Высокого уровня везде достигают немногие, но в случае с боксом «приращением смысла» занимается каждый. Пока высокая планка поэзии охраняема батальоном вахтеров из филологов, критиков и редакторов, проверяющих паспорта, выносящих вердикты, не всегда верные и своевременные; бокс борется с вырождением играючи и становится лучше, воспроизводясь и улучшая себя на всех уровнях.
Бокс лучше поэзии, правда. Этим объясняется такая тяга интеллектуалов в пятом колене к маргинальным пластам культуры, в которых есть жизнь, агрессия и вайб. Ведь век за веком люди элитарной культуры тянулись ко всему настоящему и подлинному, отрицая при этом собственную культуру как фальшь.
В поэзии, безусловно, есть что-то древнее, отчасти в этом заключена ее сила. Но относительно бокса мы говорим уже о проточеловеческой природе этого чего-то. Трудно придумать что-то более древнее, чем поединок и демонстрация силы. Имея установку на максимально полную реализацию заложенного в ней, поэзия идет дальше, древнее, чем ей можно, и почти всегда терпит неудачу. Поэтому она завидует всему архаичному, инстинктивному, запрятанному глубже. Иногда она завидует талантливо – поэтому простительно и то, что чаще всего поэзия бывает бита.
Аркадий Тхоров
Если сказать, что цель поэзии — вызвать потрясение, катарсис, — так ведь и нет потрясения сильнее, чем нокаут. Оба совмещают в себе большое искусство, но служат развлечению толпы. Оба имеют тенденцию к большей свободе или зависимости от существующей нормы, содержат установку на взаимодействие в двойной системе (поэт-читатель или боец-боец), а также имеют измерение для единоличного созидания.
Но одно бьет другое, и разделить любовь к боксу с другими людьми гораздо легче, чем разделить с ними любовь к поэзии. Вполне естественно собрать в одном помещении два десятка боксеров. Сделать так с поэтами — безумие.
Как это ни странно, поэзия ничуть не меньше стремится к построению пирамидальных иерархий, но, не имея ясных критериев для этого, терпит неудачу при первых же попытках, которые делаются нервными и болезненными, при этом не прекращаясь.
А стремление к иерархичности в боксе, как и любом виде спорта, ведет к совершенствованию каждого человека, который к нему причастен. Да, в конечном счете то же самое будет достигнуто посредством совершенствования поэтического языка. Но если говорить о чувствах, которые человек испытает в процессе работы, то это неясность своего места в поэзии для автора и неуверенность в адекватности собственного восприятия у читателя. Современное положение дел — хорошая тому иллюстрация.
Я уже сказал, что оба явления существуют в одномерном пространстве с установкой на двухмерное. Когда боксер тренируется перед поединком и когда человек создает стихотворение с тем, чтобы его прочитали, оба они стремятся в двухмерное пространство, где у одного будет противник, а у второго собеседник. Но слабости и ошибки в боксе поверяются сразу же и доходчивее. Перенесем Кафку с его неуверенностью в ценности собственного творчества в измерение бокса — и вместо его писем получим несколько тел. Перенесем туда чувства юного Набокова, у которого провалился первый сборник стихов — и на выходе будет уже разбитый нос и понимание, как стать лучше, вместо обиды и сомнений в ценности того, что делал с большой отдачей и любовью.
Поэзия теряет весь свой смысл со знаком плюс на наивном и посредственном уровне. Мы легко можем увидеть это в отношении каждого, кто поднялся или думает, что поднялся, над этими уровнями. Я видел отзывы главного редактора одного журнала поэзии на, по большей части, откровенно дилетантские, претенциозные и слабые стихи. И мне было стыдно, потому что я не могу представить себе мастера спорта, который скажет новичку, что бокс – не его и лучше бы ему заняться чем-нибудь другим.
К большому сожалению, люди, которые любят бокс, гораздо чаще заботятся о том, чтобы его полюбили другие. Высокого уровня везде достигают немногие, но в случае с боксом «приращением смысла» занимается каждый. Пока высокая планка поэзии охраняема батальоном вахтеров из филологов, критиков и редакторов, проверяющих паспорта, выносящих вердикты, не всегда верные и своевременные; бокс борется с вырождением играючи и становится лучше, воспроизводясь и улучшая себя на всех уровнях.
Бокс лучше поэзии, правда. Этим объясняется такая тяга интеллектуалов в пятом колене к маргинальным пластам культуры, в которых есть жизнь, агрессия и вайб. Ведь век за веком люди элитарной культуры тянулись ко всему настоящему и подлинному, отрицая при этом собственную культуру как фальшь.
В поэзии, безусловно, есть что-то древнее, отчасти в этом заключена ее сила. Но относительно бокса мы говорим уже о проточеловеческой природе этого чего-то. Трудно придумать что-то более древнее, чем поединок и демонстрация силы. Имея установку на максимально полную реализацию заложенного в ней, поэзия идет дальше, древнее, чем ей можно, и почти всегда терпит неудачу. Поэтому она завидует всему архаичному, инстинктивному, запрятанному глубже. Иногда она завидует талантливо – поэтому простительно и то, что чаще всего поэзия бывает бита.
Аркадий Тхоров
